Алексей Толстой принимал самое активное участие в организации «Бродячей собаки». Неслучайно открытие «Бродячей собаки» почти совпало по времени с днем рождения Алексея Толстого — за два дня до открытия подвала графу исполнилось 29 лет. Толстой помог Пронину созвать на новогодний вечер, открывающий жизнь подвала, многих из петербургских знаменитостей. Несмотря на то, что ремонт подвала был полностью не завершен, туда явился цвет петербургских любителей искусства в роскошных туалетах, фраках и т. д. Билеты на вход для посторонних были очень дорогие. Таким образом, была подведена материальная база под клуб.

Посетитель попадал в подвал, спустившись по узкой крутой лестнице под навесом, которую освещал красный фонарь. Сначала он попадал в крошечную гардеробную, дверь из нее вела в основной зал кабаре. Здесь висел большой деревянный обод, увитый виноградной лозой, с электрическими лампочками, которым был придан внешний вид огарков догорающих свечей. Напротив входа — большой камин, справа от входа — небольшая сценическая площадка, рядом с ней — рояль. «При входе в зал (главную комнату со сценой) стояла конторка, и на ней — большая «Свиная книга», в ней посетители писали свои автографы, поэты — экспромты, художники — зарисовки.

Посетители "Собаки" в этот новогодний вечер представляли собой квинтэссенцию артистического Петербурга: Т.П. Карсавина, М.М. Фокин, Ю.М.Юрьев, Анна Ахматова, Н.С. Гумилев, К.Д. Бальмонт, Игорь Северянин, М.А. Кузмин, П.П. Потемкин, Саша Черный, О.Э. Мандельштам и Георгий Иванов, Илья Сац, Сергей Маковский.

Открытие "Бродячей собаки" стало заметным событием в театральной и художественной жизни Санкт-Петербурга.

Завсегдатаи первых собраний "Собаки", когда бывали: Надежда Александровна Тэффи82, поэт Вячеслав Иванов с падчерицей своей Верой Ивановой-Шварсалон, Гумилев, и Рюрик Ивнев, и Кузьмина-Караваева, и Мария Моравская и другие.

Постепенно складывались традиции "собачьего" быта, "Собака" создавала свою символику и эмблематику. Над входом в подвал висел герб "Собаки": сидящий бродячий пес, положивший лапу на античную маску. Этот геральдический щит, собственноручно расписал М.В. Добужинский.

Собака" открыла свой второй сезон в ночь на 1 сентября 1912 года. Новый сезон "Собаки" сильно отличался от первого. Прежде всего тем, что "Собака" уже стала для многих ее посетителей любимым пристанищем. Без нее уже не мыслилась жизнь. "Мы, — писал позже Пяст, — благодаря "Собаке", совсем стали ночными <...> Нам (мне и Мандельштаму, и многим другим тоже) начинало мерещиться, что весь мир, собственно, сосредоточен в "Собаке", — что и нет иной жизни, иных интересов, — чем "Собачьи"!"87. "Собака" была открыта теперь не только по средам и субботам, но 4 — 5 раз в неделю, а то и каждую ночь.

Маскарады, арлекинады, вечера художественной пластики, чествования поэтов, драматургов, писателей, актеров — К. Бальмонта, Ф. Маринетти, Э. Верхарна, П. Фора, М. Линдера; "собачьи карусели", капустники, гала-концерты, вечера "великопостной магии", вечера песни и танца; поэтические вечера; разнообразные драматические постановки и пантомимы, лекции и диспуты на самые неожиданные, но, как правило, оказывавшиеся очень злободневными темы; художественные выставки картин русских и зарубежных художников, гравюр, офортов, миниатюр; недели и вечера кавказского искусства, вечера футуристов, Метерлинка и французского символизма, "Цеха поэтов", современной русской прозы, наконец, праздничные банкеты и застолья — все это шло непрерывной чередой, прерываясь лишь, с мая по август.

Эта бурная, кипящая художественная жизнь была только одной стороной жизни подвала. Другой, не менее, а, может быть, и более важной, было то раскрепощение личности, та духовная свобода, которая не могла не остаться в памяти у всех, кто когда-либо посещал "Бродячую собаку". Это колдовское чувство свободы... Здесь впервые зазвучал во всю силу голос Мандельштама. И голос Ахматовой. Здесь были впервые прочитаны — и написаны! — многие замечательнейшие строки М.А. Кузмина и Н.С. Гумилева, В. Хлебникова и И. Северянина. И кто знает, стала ли бы Ахматова — той Ахматовой, а Мандельштам — тем Мандельштамом, которых мы знаем, если бы не было "Бродячей собаки" в их жизни.